Пасхальный рассказ

21 мая 2013 г.

«Христос воскресе! – Воистину воскресе!» Это восклицание знакомо мне с раннего детства. В одно прекрасное утро оно начинало звучать во всем поселке на разные голоса. И единственный день в году взрослые странно друг друга приветствовали – троекратно целовались.

Дети целовались, только если взрослые очень захотят с ними поцеловаться. Мальчишки, сколько я помню, друг с другом не христосовались. Для ребят это был особый праздник – праздник крашеных яиц. Каждый набирал дома полные карманы яиц и шел на поиски соперников. Яйцами чокались, и это были самые настоящие соревнования с правилами, судьями, жребиями, спорами, обидами, слезами. Сначала чокались «носиками», потом «попками», строго следили за бьющими, за держащими тоже следили. Все равно мухлевали и те, и другие. Выигравший забирал все, что смог разбить. После первой встречи все возвращались по домам, чтобы набрать целых яиц. Происходила вторая встреча, затем третья. И к вечеру дома бывало, что в тазах и корзинах, наполненных крашеными яйцами, уже не было ни одного целого «боевого снаряда». Хозяйки, как могли, боролись с этим, прятали накрашенную на всю неделю «пасхальную радость», за столом назначали ответственного за сохранность, заставляли бойцов съесть разбитое, но все это было бесполезно.

Остановить эту сокрушительную игру могла только другая игра — катание яиц. В нее не принимались битые яйца. В комнате освобождалось поле для игры, с краю ставилась горка для катания. Центр тяжести у яйца приходится не на середину его, поэтому, катясь, оно уклоняется в ту сторону, в которую смотрит его «носик». Если пустить яйцо с самого верху горки, то оно укатывалось далеко, если с середины желоба – то оно останавливалось поближе. Таким образом по всему полю раскатывались первоначальные цели. С этими целями должно чокнуться яйцо игрока. Если оно чокалось, игрок забирал оба яйца, если нет, то оба оставались на поле. У кого заканчивались яйца, тот покупал их для игры, забирая их с поля и оставляя вместо них монетки. Когда появлялись монетки, в игру включались старшие ребята. И тут начинался такой Лас-Вегас...

Очевидно, что понятия о Воскресении Христовом и в помине не было. Взрослые тоже понимали только то, что это церковный праздник. Никто не постился перед Пасхой, не ходил в церковь. В Великую Субботу, когда в храме поется чин погребения, оплакивающий Христа, в клубе, как обычно, были танцы. На Крестный ход никто не ходил, потому что храма в поселке не было. Никто не понимал внутреннего смысла праздника.

Надо сказать, когда я начал соблюдать пост, посещать богослужения, ходить с Крестным ходом и получил понятие о празднике, осознание происходящего все же пришло не скоро. Когда я понял, что до меня не доходит что-то важное, тогда начал размышлять над определением: «Воскресение Христово – возвращение Иисуса Христа к жизни после Его смерти через распятие на Кресте и после Его погребения». Человек умер, все его сочли умершим, похоронили, а когда пришли на могилу поплакать, гроб оказался пуст – человек ушел. Чтобы покойники ходили, вещь довольно редкая. Но если говорить о духовной смерти, то кажется, что это более частая вещь. Человек духовно умер, нравственно опустился, на нем поставили крест и вдруг — он воскрес. Но на самом деле легче поверить в ходящих покойников, чем в духовное воскресение конкретного человека.

Приведенное определение — это взгляд со стороны, а что чувствует сам воскрешенный? Ведь воскресение — это не только встал и ушел. Это новое состояние человека. У архиепископа Иоанна (Шаховского) я прочитал, что первородный грех разбил душу на мелкие кусочки, которыми может управлять только низменный, животный ум. В воскресении душа снова становится цельной.

Некоторое время у меня на работе был напарник. Лет на десять меня старше. Немногословный, покладистый, спокойный. У него была только одна странность. Когда я заговаривал о чем-то религиозном, его лицо черствело. Такое лицо бывает у человека, когда он хочет нанести смертельный удар. Смерти после этого удара не следует, но он бьет с желанием уничтожить навсегда. Бить меня он бы не стал, но бывают слова такие же смертоносные, которые разбивают все внутри и приносят омертвение. Я ждал таких слов, но услышал совсем другое. Он рассказал мне свою историю.

«Я с детства жил с отцом. Он постоянно обижал меня, относился ко мне как к домашнему животному, с которым бессмысленно разговаривать. Я думал, что со временем он начнет со мной считаться. Но, когда я пришел из армии, продолжилось то же самое. Однажды он напакостил соседям, а когда пришлось объясняться, свалил все на меня. После этого я ушел из дома. Но устроиться где-либо было трудно, и я стал жить с компанией бомжей. Эта компания стала для меня тем, чего у меня никогда не было — семьей. В их братстве я был равноправным членом, я наслаждался общением с ними. Ничего другого я уже не искал. Я стал пить и воровать. Но воровство было для меня унизительно. Я стал грабить. Чтобы меня не поймали, я уезжал подальше от места своего обитания в пригороды, в большие поселки. Но меня ловили, я дважды сидел. И снова — грабежи, кутежи. Ни о каком изменении жизни я даже не думал.

Однажды, проходя по парку, я увидел одну парочку. Мои потенциальные клиенты. На скамейке сидела девушка и настраивала какой-то аппаратик, рядом в инвалидном кресле сидел старик. Я сел на скамейку рядом. Поначалу я подумал, что это отец с дочерью. Они так тепло, по-родственному разговаривали. Но потом я услышал, как старик обращается к своей собеседнице на «вы». Мне захотелось прервать их милую воркотню.

- Он вам сколько платит?

Старик был побежден. В лице его отразилось беспокойство и беспомощность. Но девушка продолжала свое занятие, и в данной ситуации это значило, что она готова защитить и старика, и себя. Уважаю!

- Он платит организации, а организация платит мне.

- Веселенькая работа. Я бы не хотел, чтобы моя зарплата зависела от капризов стариков.

- Вы сам живете, как капризный ребенок. Можете побриться, и не бреетесь, можете вести себя интеллигентно, а ведете себя развязно.

- Может, у меня имидж такой.

- Вы молодой здоровый мужчина. Вы могли бы добиться уважения и даже восхищения, а выбрали имидж обиженного подростка.

Меня это рассердило, но я сдержал себя и уже ничего не отвечал ей. Она еще какую-то мораль прочитала и они уехали.

В этот вечер я ограбил мужчину, которого не назовешь легкой добычей. И устроил шумную сумасшедшую пьянку. Наутро кроме похмелья у меня были такие тоска и отчаяние, что я решил выбрать дачу побогаче и «разгромить» ее. У двух подходящих по размерам дач были сторожа, а третья была на сигнализации. В нее я и залез. Сигнализация сработала. Я только прошелся по дому. Я знал, что ничего не смогу унести. Охрана приехала с автоматами. Я решил не шутить с ней и вышел с поднятыми руками. Срок мне дали минимальный. И уже на зоне я обдумал, как буду дальше жить. Завязал со спиртным, устроился на работу. Хотел жениться. Но в душе хотя все и сложилось, рана зажила, но что-то нужное не выросло. Пустота на этом месте».

Я долго пытал своего напарника, какие именно слова перевернули его сознание. Пока не увидел, что он начинает уже горько жалеть, что рассказал мне о себе. Потом только я понял, что дело не в словах. Дело в том, что девушка обратилась к мертвому, закопанному, погребенному всем миром человеку, как к живому. И он воскрес...

Михаил КАРПОВ

Гатчинская правда, № 51 (20345) от 14 мая

Читайте также