Новости Гатчины
24.04Мужчина задержан по подозрению в ограблении собственной матери
24.04В Гатчине вновь состоится всероссийский полумарафон «Забег.РФ»
24.04На маршруты Гатчинского района выйдут новые автобусы
23.04Жителям произведен перерасчет платы за горячую воду на сумму более 300 тысяч рублей
23.04На территории музея-заповедника "Гатчина" прорвало водовод
22.04График выплаты пенсий, ЕДВ и социальных выплат в мае
22.04В предстоящие майские праздники изменится режим работы МФЦ
21.04На дороге между Войсковицами и Пустошкой введут реверсивное движение
20.04На пешеходном переходе сбили ребенка
20.04В Гатчине и районе за год мошенникам перевели почти 200 миллионов рублей
17.04Проведена замена асфальта на мосту через реку Колпанскую
17.04Первые восемь новобранцев отправились служить
17.04В музее авиационных двигателей провели познавательную игру для школьников
17.04Полным ходом идут работы по благоустройству Мариенбурга
Афиша-анонсы Гатчины
21 апреля Концерт "Подставляйте ладони, я насыплю вам солнца!"
21 апреля Концерт «В гостях у оркестра русских народных инструментов»
20 апреля Программа "Читаем всей семьей"!
20 апреля Библионочь в гатчинской библиотеке имени Куприна
14 апреля Органный концерт "Италия и Испания. Феномены"
13 апреля Творческий вечер от Арт-кафе "Компромисс"
9 апреля вечер музыки для фортепианного ансамбля!
Самое читаемое
•График выплаты пенсий, ЕДВ и социальных выплат в мае
•На территории музея-заповедника "Гатчина" прорвало водовод
•На маршруты Гатчинского района выйдут новые автобусы
•Мариенбург и Аэродром свяжет новая дорога!
•Первые восемь новобранцев отправились служить
•Народное гуляние "Масленица" в Гатчине - 17 марта
•Жителям произведен перерасчет платы за горячую воду на сумму более 300 тысяч рублей
•В Гатчине вновь состоится всероссийский полумарафон «Забег.РФ»
•Мемориал под Гатчиной увековечил память жертв нацистского геноцида
Милосердие
27 января 2015 г.
В прошлом году со мной приключилась беда. Шел я по улице, поскользнулся и упал... Упал неудачно, хуже некуда: лицом о поребрик, сломал себе нос, все лицо разбил, рука выскочила в плече. Было это примерно в семь часов вечера. В центре города на Кировском проспекте недалеко от дома, где я живу.
С большим трудом поднялся - лицо залито кровью, рука повисла плетью. Забрел в ближайший подъезд, пытался унять платком кровь. Куда там - она продолжала хлестать, я чувствовал, что держусь шоковым состоянием, боль накатывает все сильнее и надо быстро что- то сделать. И говоритьто не могу - рот разбит.
Решил повернуть назад, домой.
Я шел по улице, думаю, не шатаясь; шел, держа у лица окровавленный платок, пальто уже блестит от крови. Хорошо помню этот путь - метров примерно триста. Народу на улице было много. Навстречу прошла женщина с девочкой, какая-то парочка, пожилая женщина, мужчина, молодые ребята, все они вначале с любопытством взглядывали на меня, а потом отводили глаза, отворачивались. Хоть бы кто на этом пути подошел ко мне, спросил, что со мной, не нужно ли помочь. Я запомнил лица многих людей - видимо, безотчетным вниманием, обостренным ожиданием помощи...
Боль путала сознание, но я понимал, что если лягу сейчас на тротуаре, преспокойно будут перешагивать через меня, обходить. Надо добираться до дома.
Позже я раздумывал над этой историей. Могли ли люди принять меня за пьяного? Вроде бы нет, вряд ли я производил такое впечатление. Но даже если бы и принимали за пьяного... - они же видели, что я весь в крови, что-то случилось
- упал, ударился, - почему же не помогли, не спросили хотя бы, в чем дело? Значит, пройти мимо, не ввязываться, не тратить времени, сил, «меня это не касается» стало чувством привычном?
Раздумывая, с горечью вспоминал этих людей, поначалу злился, обвинял, недоумевал, негодовал, а вот потом стал вспоминать самого себя. И нечто подобное отыскивал и в своем поведении. Легко упрекать других, когда находишься в положении бедственном, но обязательно надо вспомнить и самого себя. Не могу сказать, что при мне был точно такой случай, но нечто подобное обнаруживал и в своем собственном поведении - желание отойти, уклониться, не ввязываться... И, уличив себя, начал понимать, как привычно стало это чувство, как оно пригрелось, незаметно укоренилось.
Раздумывая, я вспоминал и другое. Вспоминал фронтовое время, когда в голодной окопной нашей жизни исключено было, чтобы при виде раненого пройти мимо него. Из твоей части, из другой - было невозможно, чтобы кто-то отвернулся, сделал вид, что не заметил. Помогали, тащили на себе, перевязывали, подвозили... Кое-кто, может, и нарушал этот закон фронтовой жизни, так ведь были и дезертиры, и самострелы. Но не о них речь, мы сейчас - о главных жизненных правилах той поры.
И после войны это чувство взаимопомощи, взаимообязанности долго оставалось среди нас. Но постепенно оно исчезло. Утратилось настолько, что человек считает возможным пройти мимо упавшего, пострадавшего, лежащего на земле. Мы привыкли делать оговорки, что-де не все люди такие, не все так поступают, но я сейчас не хочу оговариваться. Мне как-то пожаловались новгородские библиотекари:
«Вот вы в„Блокадной книге" пишете, как ленинградцы поднимали упавших от голода, а у нас на днях сотрудница подвернула ногу, упала посреди площади - и все шли мимо, никто не остановился, не поднял ее. Как же это так?». Обида и даже упрек мне звучали в их словах.
И в самом деле, что же это с нами происходит? Как мы дошли до этого, как из нормальной отзывчивости перешли в равнодушие, в бездушие и это стало нормальным.
Не берусь назвать все причины, отчего утратилось чувство взаимопомощи, взаимообязанности, но думаю, что во многом это началось с разного рода социальной несправедливости, когда ложь, показуха, корысть действовали безнаказанно. Происходило это на глазах народа и губительнейшим образом действовало на духовное здоровье людей. Появилось и укоренилось безразличие к своей работе, потеря всяких принципов - «А почему мне нельзя?». Начинало процветать вот то самое, что мы называем теперь мягко - бездуховность, равнодушие.
Естественно, это не могло не сказаться на взаимоотношениях людей внутри коллектива, требовательности друг к другу, на взаимопомощи, ложь проникала в семью - всё взаимосвязано, потому что мораль человека не состоит из изолированных правил жизни. И тот дух сплоченности, взаимовыручки, взаимозаботы, который сохранялся от войны, дух единства народа, - терялся. Начиная с малого, пропадал.
К сожалению, наши обильные разговоры о нравственности часто носят слишком общий характер. А нравственность... она состоит из конкретных вещей - из определенных чувств, свойств, понятий.
Одно из таких чувств - чувство милосердия. Термин несколько устаревший, непопулярный сегодня и даже как будто отторгнутый нашей жизнью. Нечто свойственное лишь прежним временам. «Сестра милосердия», «брат милосердия» - даже словарь дает их как «устар.», то есть устаревшие понятия.
Вспомнилось мне, как в детстве отец, когда проходили мимо нищих - а нищих было много в моем детстве: слепых, калек, просто просящих подаяние в поездах, на вокзалах, на рынках, - отец всегда давал медяк и говорил: поди подай.
И я, преодолевая страх, - нищенство нередко выглядело довольно страшновато, - подавал. Иногда преодолевал и свою жадность - хотелось приберечь деньги для себя, мы жили довольно бедно. Отец никогда не рассуждал: притворяются или не притворяются эти просители, в самом ли деле они калеки или нет. В это он не вникал: раз нищий - надо подать.
И как теперь я понимаю, это была практика милосердия, то необходимое упражнение в милосердии, без которого это чувство не может жить. После того падения пришлось побывать мне в больнице. Это была самая обыкновенная старая городская больница скорой помощи. Поскольку она старая, то уже не совсем обыкновенная, ибо находилась (и находится по сей день) в ужасном состоянии.
Здание обветшало, полы в первом этаже шаткие, горячей воды нет, бегают крысы. Не буду называть эту больницу, потому что работают там прекрасные врачи-энтузиасты, которые именно в таких больницах и удерживаются. Не хочу, чтобы они пострадали - как правило, достается им, а не начальству.
Ночами от боли мне не спалось, я бродил по коридору.
Длинный этот коридор был заставлен койками и раскладушками с больными. Мест в палатах не хватало. Лежали вперемешку мужчины, женщины - постанывали, ворочались.
Кто просил поднять, кто - пить.
Санитарок - нет. Давно известная беда не только ленинградских больниц. Одна санитарка на все травматологическое отделение, на девяносто человек, хотя положено четыре. Присылают иногда на эту роль «пятнацатисуточных» - вот до чего не хватает людей. Хочу я кому что подсобить. Где похрапывали, где стонали, ворочались, просили пить. Напоминало мне это фронтовой госпиталь после боя. С той лишь разницей, что санитарок не было. Но в эту ночь никаких подсобниц не было. Кого-то я поил, кого-то загипсованного поворачивал. Подозвала меня одна старая женщина. Попросила посидеть рядом. Пожаловалась, что страшно ей, заговорила про своих близких, про свою трудную жизнь. Взяла меня за руку. Замолчала. Я думал, заснула, а она умерла. Рука ее стала коченеть.
На фронте навидался я всяких смертей. И то, что люди умирают в больницах, - вещь неизбежная. Но эта смерть поразила меня. Чужого, не важно, хоть кого-то подозвала эта женщина, томясь от одиночества перед лицом смерти. Невыносимое должно быть чувство. Наказание, и страшное, за что - неизвестно. Заботу о человеке, бесплатную медицину, гуманизм, коллективность жизни - как это все соединить с тем, что человек умирает в такой заброшенности? Не стыд ли это, не позор и вина наша всеобщая? У верующих существовало таинство соборования, отпущение грехов. Человек причащался. Человек чувствует приближение конца. Ему легче, когда рядом кто-то, даже чужой, не говоря уж о своих. Чью-то руку держать в этот прощальный миг, последнее слово сказать кому-то, чтобы его слушали. Хотя бы той же сестре милосердия, брату милосердия, которые у нас «устар.». В такие минуты проверяется милосердие как уровень общественной нравственности.
Даниил ГРАНИН
Спектр-Гатчина, № 2 от 21 января 2015 г.